Басни Ивана Андреевича Крылова
 в изображении
Валентина Александровича Серова

 

С 1895 года до самой смерти в 1911 году Валентин Серов трудился над громадной (более 150 листов) серией иллюстраций к басням И.А.Крылова.

98 рисунков Серова к басням Крылова вошли в сборник, изданный в 1951 году.

 

СВИНЬЯ.

Свинья на барский двор когда-то затесалась;
Вокруг конюшен там и кухонь наслонялась;
В сору, в навозе извалялась;
В помоях по уши досыта накупалась
И из гостей домой
Пришла свинья-свиньёй.
«Ну что ж, Хавронья, там ты видела такого?»
Свинью спросил пастух:
«Ведь идет слух,
Что всё у богачей лишь бисер да жемчуг;
А в доме — так одно богатее другого?»
Хавронья хрюкает: «Ну, право, порют вздор,
Я не приметила богатства никакого;
Всё только лишь навоз да сор;
А кажется уж, не жалея рыла,
Я там изрыла
Весь задний двор».

Не дай бог никого сравненьем мне обидеть!
Но как же критика Хавроньей не назвать,
Который, что ни станет разбирать,
Имеет дар одно худое видеть?

 

 

 

Это не обычная свинья, а Свинья с большой буквы, воплощение всего «свинского», чудовище, надвигаю­щееся с фатальной неотвратимостью.

ВОРОНА И ЛИСИЦА.

Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то бог послал кусочек сыру;
На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать-было совсем уж собралась,
Да позадумалась, а сыр во рту держала.
На ту беду Лиса близехонько бежала;
Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр,— Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит,
И говорит так сладко, чуть дыша:
«Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перушки! какой носок!
И верно ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что ежели, сестрица,
При красоте такой, и петь ты мастерица,
Ведь ты б у нас была царь-птица!»

Вещуньина с похвал вскружилась голова,
От радости в зобу дыханье сперло,—
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло:
Сыр выпал — с ним была плутовка такова.

 

 

 

Сложным, затейливым поворотом лисьей фи­гуры здесь вырисовано хитроумие и коварство льстивой плутовки. Лиса увидена с той точки, где находится ворона, поза которой – олицетворение удру­чающей тупости.

МЕЛЬНИК.

У Мельника вода плотину прососала,

Беда б не велика сначала,

Когда бы руки приложить;

Но кстати ль? Мельник мой не думает тужить;

А течь день ото дня сильнее становится:

Вода так бьет, как из ведра.

Эй, Мельник, не зевай! Пора,

Пора тебе за ум хватиться!"

А Мельник говорит: "Далеко до беды,

Не море надо мне воды,

И ею мельница по весь мой век богата".

Он спит, а между тем

Вода бежит, как из ушата.

И вот беда, пришла совсем:

Стал жернов, мельница не служит.

Хватился Мельник мой: и охает, и тужит,

И думает, как воду уберечь.

Вот у плотины он, осматривая течь,

Увидел, что к реке пришли напиться куры.

"Негодные! - кричит, - хохлатки, дуры!

Я и без вас воды не знаю где достать;

А вы пришли ее здесь вдосталь допивать".

И в них поленом хвать.

Какое ж сделал тем себе подспорье?

Без кур и без воды пошел в свое подворье.

 

Видал я иногда,

Что есть такие господа

(И эта басенка им сделана в подарок),

Которым тысячей не жаль на вздор сорить,

А думают хозяйству подспорить,

Коль свечки сберегут огарок,

И рады за него с людьми поднять содом.

С такою бережью диковинка ль, что дом

Скорёшенько пойдет вверх дном?

 

ВОЛК И ЖУРАВЛЬ.

Что волки жадны, всякий знает;
Волк, евши, никогда
Костей не разбирает,
За то на одного из них пришла беда:
Он костью чуть не подавился.
Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
Пришло хоть ноги протянуть!
По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот кой-как знаками стал Волк его манить
И просит горю пособить.
Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.
«Ты шутишь! — зверь вскричал коварный, —
Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный!
А это ничего, что свой ты долгий нос
И с глупой головой из горла цел унес!
Поди ж, приятель, убирайся,
Да берегись: вперёд ты мне не попадайся».

 

Грубиян-волк, расто­пыривший лапы, готов сожрать хрупкого журавля. Журавль вот-вот будет съеден, об этом свидетельствует неустойчивость его позы. И пощады не стоит ожидать; волк самодоволен, он крепко стоит на земле. Эта басня Крылова повествует о небаго­дарности, но рисунок Серова говорит о большем, о вечном конфликте материаль­ного и духовного, вульгарного и элитарного.

 

ТРИШКИН КАФТАН.

У Тришки на локтях кафтан продрался.

Что долго думать тут? Он за иглу принялся:

По четверти обрезал рукавов -

И локти заплатил. Кафтан опять готов;

Лишь на четверть голее руки стали.

Да что до этого печали?

Однако же смеется Тришке всяк,

А Тришка говорит: "Так я же не дурак

И ту беду поправлю:

Длиннее прежнего я рукава наставлю".

О, Тришка малый не простой!

Обрезал фалды он и полы,

Наставил рукава, и весел Тришка мой,

Хоть носит он кафтан такой,

Которого длиннее и камзолы.

 

Таким же образом, видал я, иногда

Иные господа,

Запутавши дела, их поправляют,

Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют,

 

ОБОЗ.                                                  без рисунка

С горшками шёл Обоз,
И надобно с крутой горы спускаться.
Вот, на горе других оставя дожидаться,
Хозяин стал сводить легонько первый воз.
Конь добрый на крестце почти его понёс,
Катиться возу не давая;
А лошадь сверху, молодая,
Ругает бедного коня за каждый шаг:
«Ай, конь хвалёный, то-то диво!
Смотрите: лепится, как рак;
Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво!
Смелее! Вот толчок опять.
А тут бы влево лишь принять.
Какой осёл! Добро бы было в гору
Или в ночную пору, —
А то и под гору, и днём!
Смотреть, так выйдешь из терпенья!
Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!
Гляди-тко нас, как мы махнём!
Не бойсь, минуты не потратим,
И возик свой мы не свезём, а скатим!»
Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,
Тронулася лошадка с возом в путь;
Но, только под гору она перевалилась,
Воз начал напирать, телега раскатилась;
Коня толкает взад, коня кидает вбок;
Пустился конь со всех четырёх ног
На славу;
По камням, рытвинам пошли толчки,
Скачки,
Левей, левей, и с возом — бух в канаву!
Прощай, хозяйские горшки!

Серов:   —  Долго пришлось искать в натуре случай со спуском с горы груженой телеги и затяжкой лошадиной головы в хомуте…

 

ЛИСИЦА И ВИНОГРАД.

Басни Крылова

Голодная кума Лиса залезла в сад;
В нем винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты, горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдет,
Хоть видит око,
Да зуб неймет.
Пробившись попусту час целый,
Пошла и говорит с досадою: "Ну что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен - ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьешь".

 

 

В рисунке «Лисица и виноград» плутовка изображена в несвой­ственной ей позе, на задних лапах; это – балетный танец, «па-де-де с виноградом»; вся композиция рисунка напоминает сцену с декорациями, узор листьев вверху – поднятый занавес.

КВАРТЕТ.

Проказница-Мартышка,
Осёл, Козёл,да косолапый Мишка
Затеяли сыграть Квартет.
Достали нот, баса, альта, две скрипки
И сели на лужок под липки, —
Пленять своим искусством свет.
Ударили в смычки, дерут, а толку нет.
«Стой, братцы, стой! — кричит Мартышка. —
Погодите!
Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.
Ты с басом, Мишенька, садись против альта,
Я, прима, сяду против вторы;
Тогда пойдет уж музыка не та:
У нас запляшут лес и горы!»
Расселись, начали Квартет;
Он все-таки на лад нейдёт.
«Постойте ж, я сыскал секрет? —
Кричит Осёл, — мы, верно, уж поладим,
Коль рядом сядем».
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
А все-таки Квартет нейдёт на лад.
Вот пуще прежнего пошли у них разборы
И споры,
Кому и как сидеть.
Случилось Соловью на шум их прилететь.
Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье.
«Пожалуй, — говорят, — возьми на час терпенье,
Чтобы Квартет в порядок наш привесть:
И ноты есть у нас, и инструменты есть,
Скажи лишь, как нам сесть!» —
«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
И уши ваших понежней, —
Им отвечает Соловей, —
А вы, друзья, как ни садитесь;
Всё в музыканты не годитесь».

 

КРЕСТЬЯНИН И РАЗБОЙНИК.

Крестьянин, заводясь домком,

Купил на ярмарке подойник да корову

И с ними сквозь дуброву

Тихонько брел домой проселочным путем,

Как вдруг Разбойнику попался.

Разбойник Мужика как липку ободрал.

"Помилуй, - всплачется Крестьянин, - я пропал,

Меня совсем ты доконал!

Год целый я купить коровушку сбирался:

Насилу этого дождался дня".

"Добро, не плачься на меня, -

Сказал, разжалобись, Разбойник.

И подлинно, ведь мне коровы не доить;

Уж так и быть,

Возьми себе назад подойник".

 

ВОРОНА.

Когда не хочешь быть смешон,

Держися звания, в котором ты рожден.

Простолюдин со знатью не роднися:

И если карлой сотворен,

То в великаны не тянися,

А помни свой ты чаще рост,

Утыкавши себе павлиным перьем хвост,

Ворона с Павами пошла гулять спесиво -

И думает, что на нее

Родня и прежние приятели ее

Все заглядятся, как на диво;

Что Павам всем она сестра

И что пришла ее пора

Быть украшением Юнонина двора.

Какой же вышел плод ее высокомерья?

Что Павами она ощипана кругом,

И что, бежав от них, едва не кувырком,

Не говоря уж о чужом,

На ней и своего осталось мало перья.

Она было назад к своим; но те совсем

Заклеванной Вороны не узнали,

Ворону вдосталь ощипали,

И кончились ее затеи тем,

Что от Ворон она отстала,

А к Павам не пристала.

 

Я эту басенку вам былью поясню.

Матрене, дочери купецкой, мысль припала,

Чтоб в знатную войти родню.

Приданого за ней полмиллиона.

Вот выдали Матрену за барона.

Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз

Попреком, что она мещанкой родилась.

А старая за то, что к знатным приплелась:

И сделалась моя Матрена

Ни Пава, ни Ворона

 

ЛЕВ И ВОЛК.

Лев убирал за завтраком ягненка;

А собачонка,

Вертясь вкруг царского стола,

У Льва из-под когтей кусочек урвала;

И Царь зверей то снес, не огорчась нимало:

Она глупа еще и молода была.

Увидя то, на мысли Волку вспало,

Что Лев, конечно, не силен,

Коль так смирен:

И лапу протянул к ягненку также он.

Ан вышло с Волком худо:

Он сам ко Льву попал на блюдо.

Лев растерзал его, примолвя так: "Дружок,

Напрасно, смотря на собачку,

Ты вздумал, что тебе я также дам потачку:

Она еще глупа, а ты уж не щенок!"

 

ОСЕЛ И МУЖИК.                                без рисунка

Мужик на лето в огород

Наняв Осла, приставил

Ворон и воробьев гонять нахальный род.

Осел был самых честных правил:

Ни с хищностью, ни с кражей незнаком,

Не поживился он хозяйским ни листком

И птицам, грех сказать, чтобы давал потачку;

Но Мужику барыш был с огорода плох.

Осел, гоняя птиц, со всех ослиных ног,

По всем грядам и вдоль и поперек

Такую поднял скачку,

Что в огороде все примял и притоптал.

Увидя тут, что труд его пропал,

Крестьянин на спине ослиной

Убыток выместил дубиной.

"И ништо! - все кричат, - скотине поделом!

С его ль умом

За это дело браться?"

 

А я скажу, не с тем, чтоб за Осла вступаться;

Он, точно, виноват (с ним сделан и расчет),

Но, кажется, не прав и тот,

Кто поручил Ослу стеречь свой огород.

 

Серов:  — А  что,   получилось  этот  фррр...   вылет   птичуры   из  капусты  в коноплю ?…

 

МАРТЫШКА И ОЧКИ.

Мартышка к старости слаба глазами стала;
А у людей она слыхала,
Что это зло еще не так большой руки:
Лишь стоит завести Очки.
Очков с полдюжины себе она достала;
Вертит Очками так и сяк:
То к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет,
То их понюхает, то их полижет;
Очки не действуют никак.
«Тьфу пропасть! — говорит она, — и тот дурак,
Кто слушает людских всех врак:
Всё про Очки лишь мне налгали;
А проку на-волос нет в них».
Мартышка тут с досады и с печали
О камень так хватила их,
Что только брызги засверкали.

К несчастью, то ж бывает у людей:
Как ни полезна вещь, — цены не зная ей,
Невежда про нее свой толк все к худу клонит;
А ежели невежда познатней,
Так он ее ещё и гонит.

 

ФИЛИН И ОСЕЛ.                                без рисунка

Слепой Осел в лесу с дороги сбился

(Он в дальний путь было пустился).

Но к ночи в чащу так забрел мой сумасброд,

Что двинуться не мог ни взад он, ни вперед.

И зрячему бы тут не выйти из хлопот,

Но Филин вблизости, по счастию, случился

И взялся быть Ослу проводником.

Все знают, Филины как ночью зорки:

Стремнины, рвы, бугры, пригорки,

Все это различал мой Филин будто днем

И к утру выбрался на ровный путь с Ослом.

Ну, как с проводником таким расстаться?

Вот просит Филина Осел, чтоб с ним остаться,

И вздумал изойти он с Филином весь свет.

Мой Филин господином

Уселся на хребте Ослином,

И стали путь держать; счастливо ль только? Нет:

Лишь солнце на небе поутру заиграло,

У Филина в глазах темнее ночи стало.

Однако ж Филин мой упрям;

Ослу советует и вкось и впрям.

"Остерегись! - кричит, - направо будем в луже".

Но лужи не было, а влево вышло хуже.

"Еще левей возьми, еще левее шаг!"

И - бух Осел, и с Филином, в овраг,

 

КОТ И ПОВАР.                                    без рисунка

Какой-то Повар, грамотей,
С поварни побежал своей
В кабак (он набожных был правил
И в этот день по куме тризну правил),
А дома стеречи съестное от мышей
Кота оставил.
Но что же, возвратись, он видит? На полу
Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,
Припав за уксусным бочонком,
Мурлыча и ворча, трудится над курчонком.
"Ах ты, обжора! ах, злодей! -
Тут Ваську Повар укоряет: -
Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?
(А Васька все-таки курчонка убирает.)
Как! быв честным Котом до этих пор,
Бывало, за пример тебя смиренства кажут, -
А ты... ахти какой позор! Теперя все соседи скажут:
"Кот Васька плут! Кот Васька вор!
И Ваську-де не только что в поварню,
Пускать не надо и на двор,
Как волка жадного в овчарню:
Он порча, он чума, он язва здешних мест!"
(А Васька слушает да ест.)
Тут ритор мой, дав волю слов теченью,
Не находил конца нравоученью.
Но что ж? Пока его он пел,
Кот Васька все жаркое съел.
А я бы повару иному Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить по-пустому,
Где нужно власть употребить.

 

ЩУКА.

На Щуку подан в суд донос,

Что от нее житья в пруде не стало;

Улик представлен целый воз,

И виноватую, как надлежало,

На суд в большой лохани принесли.

Судьи, невдалеке сбирались;

На ближнем их лугу пасли;

Однако ж имена в архиве их остались:

То были два Осла,

Две Клячи старые, да два иль три Козла;

Для должного ж в порядке дел надзора

Им придана была Лиса за Прокурора.

И слух между народа шел,

Что Щука Лисыньке снабжала рыбный стол;

Со всем тем, не было в судьях лицеприязни,

И то, сказать, что Щукиных проказ

Удобства не было закрыть на этот раз.

Так делать нечего: пришло писать указ,

Чтоб виноватую предать позорной казни

И, в страх другим, повесить на суку.

"Почтенные судьи! - Лиса тут приступила. -

Повесить мало, я б ей казнь определила,

Какой не видано у нас здесь на веку:

Чтоб было впредь плутам и страшно и опасно -

Так утопить ее в реке". - "Прекрасно!" -

Кричат судьи. На том решили все согласно,

И Щуку бросили - в реку!

 

 

 

Серов  говорил  про людей: «Скучные они, ужас, до чего скучные, - звери лучше; и кра­сивее, и веселее, и просто лучше».
Звери не владеют словом и потому однозначно говорят своим поведе­нием, позой. И средством перевода человеческих качеств, вложенных в них ока­зывается графическая линия, мастерски выполнен­ная Серовым.

 

То, что В. А. Серов обратился к басням, не было неожиданностью, его непременно должен был привлечь их острый юмор, который очень ценил художник в жизни.

Еще в 1895 году Анатолий Иванович Мамонтов задумал издать басни Крылова с иллюстрациями Серова.

Хотя издание не было осуществлено, художник сделал большое количество великолепных зарисовок и законченных иллюстраций.

Серов отбросил все сюжеты, не поддающиеся упрощению до конца, не вмещающиеся в лимиты легкого карандашного контура.

Издание планировалось составить из двенадцати листов: «Обоз», «Ворона и Лисица», «Мельник», «Волк и Журавль», «Тришкин кафтан», «Квартет», «Крестьянин и Разбойник», «Ворона», «Лев и Волк», «Осел и Мужик», «Мартышка и очки», «Щука».

 

Для своих рисунков Серов изучал обстановку для каждой басни и делал бесконечное количество набросков с натуры.

Для басни «Волк и Журавль» он объездил все окрестные места станции Домотканово, в которых обычно держались волки.

Для басни «Крестьянин и Разбойник» он долго искал по всем пустошам, выгонам и лесам тощую, комолую коровенку и рисовал ее и всех действующих лиц, ставя натуру.

Для басни «Ворона и Лисица» он приставил лестницу к громадной старой ели на краю парка и, взобравшись на один из верхних суков, на котором, по его представлению, должна была сидеть ворона, делал с него зарисовки.

При выполнении рисунков к басням Крылова Серов стремился к предельной лаконичности. Сначала он думал выполнить их офортом, но потом решил, что офорт суховат, и долго искал другой манеры. Сохранилось несколько иллюстраций к басням, выполненных офортом. В конце концов он решил применить к ним возможно более лаконичный прием: рисовать более подробно только самые главные действующие фигуры, тогда как второстепенные фигуры и обстановка должны были быть едва намечены. Так, в рисунке к басне «Крестьянин и Разбойник» он нарисовал только две человеческие фигуры и корову, а для того, чтобы дать понятие о том, что дело происходит в лесу, были чуть-чуть намечены два-три ствола деревьев и несколько листьев.

ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВИЧ ФОН  ДЕРВИЗ

 

 

Рисунки к басням Крылова — одно из тех немногих подлинно вели­ких созданий, которые, хотя и отталкиваются от литературного наследия гениального писателя, в то же время имеют совершенно самостоятельное зна­чение. По богатству содержания, остроте наблюдения, сверкающему юмору и народности они адекватны крыловским басням.

Крылов нашел в баснях идеальное, доступное народу содержание и облек его в совершенную, предельно народную форму. Отсюда необычайная популярность и актуальность крыловских басен, отсюда и множество извест­ных стихов, речений и оборотов, законно превращенных в народные поговорки. И Серов нашел им достойное воплощение в своих рисунках.

И.Э. ГРАБАРЬ